Особенно если он в воскресенье...
Арчи решил, что ему не нравится работать. От слова "совсем". Документы не импортирует, незнакомые ссылки не ставит, справки у разных доков путает, и вообще настроение у него похоже "не трогайте меня, мерзкие людишки". После обеда максимум, который я обычно по понедельникам тыкаю палкой, к нему присоединился. Прелесть, а не день.
Обиделась и ушла читать "Записки придворного бриллиантщика Позье". Почему-то у меня первая ассоциация с обитателями Брайтон-Бич - то же упертое стремление жить в другой стране с одновременным нежеланием узнавать ее традиции или хотя бы выучить язык.
Выдержки из первой главы
Был 1727 год, когда отец мой Этьен Позье, родившийся в Клераке, решился, по настоянию брата своего Пьера Позье, состоявшаго хирургом при дворе русского императора Петра I, уехать из Женевы, где он проживал с женой своей Сюзанной Буверо, от которой имел шестерых детей. Незначительность состояния утвердила его в этом намерении. Он взял с собою старшего брата моего Филиберта и меня, которому было в то время не более десяти лет, а в Женеве оставил трёх моих сестёр и третьего брата. Отправились мы пешком, с небольшим скарбом и немногими деньгами и прошли, таким образом, всю Швейцарию, Эльзас и Вестфалию. Придя в Амстердам, лишенные всего, претерпев все ужасы нищеты и ненастья холодной зимы, мы там встретили г. Дютель Бергри, земляка отца моего; он доставил ему средства добраться до Гамбурга; но мы не решались отправиться туда морем вследствие противных ветров, а состояние нашего кармана не позволяло нам долее оставаться в Амстердаме, поэтому мы отправились в Гамбург пешком. Дойдя до берегов Эльбы, мы нашли её замерзшей, что принудило нас провести пять дней в маленькой деревушке, где отцу нашему пришлось оставить наши пожитки, потому что ему не было чем заплатить за наши расходы, а деньги предстояло получить только в Гамбурге, куда брат ему должен был выслать. Едва прибыли мы в этот город, отец мой опасно заболел, что задержало нас целых шесть месяцев и истощило небольшия средства, которыя мы имели. Отец мой принуждён был написать к другому своему брату в Клерак и просить его прислать ему какое-нибудь пособие, чтобы дать нам возможность уплатить долги и продолжать наше путешествие в Россию. Но надо было случиться так, что у того брата только что погибли у берегов Англии три корабля, нагруженные его товарами, вследствие чего он не имел возможности помочь нам и едва мог прислать нам столько, чтобы мы могли расплатиться с долгами. Мы сели на маленькое судно, которое г. Бергри на свой счёт посылал в Петербург. Отец мой решился отдать брата моего Филиберта в Гамбург на ученье г-ну Дюма – ножевщику. Разлука эта была крайне тяжела для меня, так как я привык с ним переносить лишения и нужду; мы расстались, исполненные сильнейшего горя. Бедный брат не спускал глаз с нашего корабля, пока мы не исчезли из виду; несчастный отец мой, который был не менее меня огорчён этой разлукой, употребил все усилия, чтобы утешить меня.
В августе прибыли в С.-Петербург в самом жалком положении и без копейки денег. В довершение всего, отец мой не застал там своего брата, который был в Москве при дворе, т.е. в двухстах лье расстояния. В эту критическую минуту он обратился к некоему Дюбюиссону, французу, который содержал гостиницу и знал его брата. Этот господин продержал нас у себя в течение двух недель, после которых отец мой, оправившись с дороги, решился продолжать путь до Москвы, чтобы там пристать к дяде. Для этого пришлось ему прибегнуть к помощи одного знакомого, от которого с большим трудом достал он взаймы десять экю, чего едва достаточно было для такого дальнего путешествия, так что нам пришлось сложить наши скудные пожитки в маленькую тележку, которая отправлялась в Москву с вином, а самим пешком идти за русским извозчиком, с которым мы могли объясняться только знаками, и питаться всю дорогу только хлебом и молоком и часто спать под открытым небом, где нас заедали комары, которых там множество, потому что там местность болотистая; были сильная жара, какая обыкновенно бывает в России летом. Почти непостижимо, каким образом отец мой и я могли перенести всё, что пришлось терпеть в эти шесть недель, но, наконец, мы дошли до Москвы, где надеялись отдохнуть от всех наших бед. Но Провидение распорядилось иначе. На наше несчастие, мы пришли в эту столицу в то время, когда половина её погибла в пожаре. Мы сами прошли восемь вёрст местностью, опустошённой пожаром, разыскивая место, где некогда находился дом моего дяди, тоже сгоревший до тла; дяде не удалось ничего спасти, и он должен был сам выскочить из постели и спастись в окно со всем семейством. В таком-то печальном положении мы застали того, от котораго ждали себе помощи и облегчения всех бед, претерпенных нами в это безконечное путешествие. Насилу у него нашлась квартира, где поместиться, и большие господа присылали ему дрова. Мы пробыли с ним шесть месяцев, тогда отец мой, не желая быть в тягость брату, и, встретившись в Москве с одним знакомым своим, бригадиром Роланом, которому императрица Анна только что вверила за его долгую службу начальство над Архангельском, решился, по его совету, отправиться с ним. Бригадир жил один, был преклонных лет, и обещал отцу моему все удобства, какия сам мог доставить себе в подобном захолустье. Он захотел, чтобы отец взял меня с собой, чтобы определил меня в военную службу, в которую и отдали меня с чином сержанта в Вологодском полку, обещая повышать меня впоследствии, по мере того, как будут прибавляться мои годы, так как мне в то время было одиннадцать лет. Мы вместе с ним выехали из Москвы, в июне месяце 1729 года, в Архангельск, куда ехали четыре недели, хотя совершали путешествие в экипаже. Путешествие это было довольно трудное до Вологды, где мы сели на барку и поплыли по реке, называемой Двиною. Это плавание, хотя не особенно опасное, было весьма тяжело, вследствие жары и комаров, от которых не было отбою, несмотря на то, что постоянно заставляли драгунов курить (хииии) и жечь дрова на барке.
Наконец, мы прибыли в Архангельск с комендантом; все офицеры вышли его встречать. Для коменданта Ролана был приготовлен большой деревянный дом, потому что во всём городе каменных зданий были только губернаторский дом и магазины, куда складывались товары. Улицы вымощены бревнами, потому что почти весь город стоит на болоте. Пять месяцев прожили мы после нашего прибытия в этот город, где коменданта Ролана очень любили иностранные негоцианты, поселившиеся там, а также и губернатор, князь Мещерский. Последний до того заставлял Ролана пить, что я однажды видел, как его вынесли из кареты его слуги и положили в постель, с которой он уже не встал, так как на следующий день начал харкать кровью. Отец мой, когда увидел его в таком печальном положении, уговорил его сделать духовное завещание в пользу его племянника Де-Кло, драгунского капитана, единственнаго оставшагося члена его семейства, которого он не любил за то, что тот женился против его воли. Отец мой, однако, убедил Ролана сделать завещание в пользу Де-Кло, опасаясь, чтобы казна не завладела, по тамошнему обычаю, его состоянием по неявке родственников. Он завещал отцу моему сумму в 400 рублей. Отец мой написал к Де-Кло, стоявшему в двухстах лье с полком, чтобы он приехал как можно скорее в Архангельск получить наследство от дяди, который умер восемь дней после того, как слёг в постель. Смерть его была ужасным ударом для отца моего и для меня. Мы остались одни в этом захолустье, с десятком крепостных слуг, с которыми не могли объясняться (до этого они минимум год жили в России - прибыли в Питер в августе 1728, в Архангельск выехали в июне 1729, плюс какое-то время проживали у этого коменданта. Мне кажется, уж простейший запас слов должен быть появиться, хотя бы чтобы со своими слугами разговаривать); и это продолжалось шесть месяцев, пока г. Де-Кло не приехал выручить нас.
Книжка маленькая, 40 страниц пдф-а, дальше что с ними было выкладывать?
Арчи решил, что ему не нравится работать. От слова "совсем". Документы не импортирует, незнакомые ссылки не ставит, справки у разных доков путает, и вообще настроение у него похоже "не трогайте меня, мерзкие людишки". После обеда максимум, который я обычно по понедельникам тыкаю палкой, к нему присоединился. Прелесть, а не день.
Обиделась и ушла читать "Записки придворного бриллиантщика Позье". Почему-то у меня первая ассоциация с обитателями Брайтон-Бич - то же упертое стремление жить в другой стране с одновременным нежеланием узнавать ее традиции или хотя бы выучить язык.
Выдержки из первой главы
Был 1727 год, когда отец мой Этьен Позье, родившийся в Клераке, решился, по настоянию брата своего Пьера Позье, состоявшаго хирургом при дворе русского императора Петра I, уехать из Женевы, где он проживал с женой своей Сюзанной Буверо, от которой имел шестерых детей. Незначительность состояния утвердила его в этом намерении. Он взял с собою старшего брата моего Филиберта и меня, которому было в то время не более десяти лет, а в Женеве оставил трёх моих сестёр и третьего брата. Отправились мы пешком, с небольшим скарбом и немногими деньгами и прошли, таким образом, всю Швейцарию, Эльзас и Вестфалию. Придя в Амстердам, лишенные всего, претерпев все ужасы нищеты и ненастья холодной зимы, мы там встретили г. Дютель Бергри, земляка отца моего; он доставил ему средства добраться до Гамбурга; но мы не решались отправиться туда морем вследствие противных ветров, а состояние нашего кармана не позволяло нам долее оставаться в Амстердаме, поэтому мы отправились в Гамбург пешком. Дойдя до берегов Эльбы, мы нашли её замерзшей, что принудило нас провести пять дней в маленькой деревушке, где отцу нашему пришлось оставить наши пожитки, потому что ему не было чем заплатить за наши расходы, а деньги предстояло получить только в Гамбурге, куда брат ему должен был выслать. Едва прибыли мы в этот город, отец мой опасно заболел, что задержало нас целых шесть месяцев и истощило небольшия средства, которыя мы имели. Отец мой принуждён был написать к другому своему брату в Клерак и просить его прислать ему какое-нибудь пособие, чтобы дать нам возможность уплатить долги и продолжать наше путешествие в Россию. Но надо было случиться так, что у того брата только что погибли у берегов Англии три корабля, нагруженные его товарами, вследствие чего он не имел возможности помочь нам и едва мог прислать нам столько, чтобы мы могли расплатиться с долгами. Мы сели на маленькое судно, которое г. Бергри на свой счёт посылал в Петербург. Отец мой решился отдать брата моего Филиберта в Гамбург на ученье г-ну Дюма – ножевщику. Разлука эта была крайне тяжела для меня, так как я привык с ним переносить лишения и нужду; мы расстались, исполненные сильнейшего горя. Бедный брат не спускал глаз с нашего корабля, пока мы не исчезли из виду; несчастный отец мой, который был не менее меня огорчён этой разлукой, употребил все усилия, чтобы утешить меня.
В августе прибыли в С.-Петербург в самом жалком положении и без копейки денег. В довершение всего, отец мой не застал там своего брата, который был в Москве при дворе, т.е. в двухстах лье расстояния. В эту критическую минуту он обратился к некоему Дюбюиссону, французу, который содержал гостиницу и знал его брата. Этот господин продержал нас у себя в течение двух недель, после которых отец мой, оправившись с дороги, решился продолжать путь до Москвы, чтобы там пристать к дяде. Для этого пришлось ему прибегнуть к помощи одного знакомого, от которого с большим трудом достал он взаймы десять экю, чего едва достаточно было для такого дальнего путешествия, так что нам пришлось сложить наши скудные пожитки в маленькую тележку, которая отправлялась в Москву с вином, а самим пешком идти за русским извозчиком, с которым мы могли объясняться только знаками, и питаться всю дорогу только хлебом и молоком и часто спать под открытым небом, где нас заедали комары, которых там множество, потому что там местность болотистая; были сильная жара, какая обыкновенно бывает в России летом. Почти непостижимо, каким образом отец мой и я могли перенести всё, что пришлось терпеть в эти шесть недель, но, наконец, мы дошли до Москвы, где надеялись отдохнуть от всех наших бед. Но Провидение распорядилось иначе. На наше несчастие, мы пришли в эту столицу в то время, когда половина её погибла в пожаре. Мы сами прошли восемь вёрст местностью, опустошённой пожаром, разыскивая место, где некогда находился дом моего дяди, тоже сгоревший до тла; дяде не удалось ничего спасти, и он должен был сам выскочить из постели и спастись в окно со всем семейством. В таком-то печальном положении мы застали того, от котораго ждали себе помощи и облегчения всех бед, претерпенных нами в это безконечное путешествие. Насилу у него нашлась квартира, где поместиться, и большие господа присылали ему дрова. Мы пробыли с ним шесть месяцев, тогда отец мой, не желая быть в тягость брату, и, встретившись в Москве с одним знакомым своим, бригадиром Роланом, которому императрица Анна только что вверила за его долгую службу начальство над Архангельском, решился, по его совету, отправиться с ним. Бригадир жил один, был преклонных лет, и обещал отцу моему все удобства, какия сам мог доставить себе в подобном захолустье. Он захотел, чтобы отец взял меня с собой, чтобы определил меня в военную службу, в которую и отдали меня с чином сержанта в Вологодском полку, обещая повышать меня впоследствии, по мере того, как будут прибавляться мои годы, так как мне в то время было одиннадцать лет. Мы вместе с ним выехали из Москвы, в июне месяце 1729 года, в Архангельск, куда ехали четыре недели, хотя совершали путешествие в экипаже. Путешествие это было довольно трудное до Вологды, где мы сели на барку и поплыли по реке, называемой Двиною. Это плавание, хотя не особенно опасное, было весьма тяжело, вследствие жары и комаров, от которых не было отбою, несмотря на то, что постоянно заставляли драгунов курить (хииии) и жечь дрова на барке.
Наконец, мы прибыли в Архангельск с комендантом; все офицеры вышли его встречать. Для коменданта Ролана был приготовлен большой деревянный дом, потому что во всём городе каменных зданий были только губернаторский дом и магазины, куда складывались товары. Улицы вымощены бревнами, потому что почти весь город стоит на болоте. Пять месяцев прожили мы после нашего прибытия в этот город, где коменданта Ролана очень любили иностранные негоцианты, поселившиеся там, а также и губернатор, князь Мещерский. Последний до того заставлял Ролана пить, что я однажды видел, как его вынесли из кареты его слуги и положили в постель, с которой он уже не встал, так как на следующий день начал харкать кровью. Отец мой, когда увидел его в таком печальном положении, уговорил его сделать духовное завещание в пользу его племянника Де-Кло, драгунского капитана, единственнаго оставшагося члена его семейства, которого он не любил за то, что тот женился против его воли. Отец мой, однако, убедил Ролана сделать завещание в пользу Де-Кло, опасаясь, чтобы казна не завладела, по тамошнему обычаю, его состоянием по неявке родственников. Он завещал отцу моему сумму в 400 рублей. Отец мой написал к Де-Кло, стоявшему в двухстах лье с полком, чтобы он приехал как можно скорее в Архангельск получить наследство от дяди, который умер восемь дней после того, как слёг в постель. Смерть его была ужасным ударом для отца моего и для меня. Мы остались одни в этом захолустье, с десятком крепостных слуг, с которыми не могли объясняться (до этого они минимум год жили в России - прибыли в Питер в августе 1728, в Архангельск выехали в июне 1729, плюс какое-то время проживали у этого коменданта. Мне кажется, уж простейший запас слов должен быть появиться, хотя бы чтобы со своими слугами разговаривать); и это продолжалось шесть месяцев, пока г. Де-Кло не приехал выручить нас.
Книжка маленькая, 40 страниц пдф-а, дальше что с ними было выкладывать?
@темы: история, по жизни, "Записки придворного бриллиантщика Позье"